Им не понять – прицелам чутких глаз,
Что и тебе понятно искушенье,
Что для тебя оно сильней в сто раз,
Что иногда ты просишь сам прощенье,
кусая губы в кровь! Что в темноте ночной,
Надев халат, под цвет твоих обоев
Приходит чёрт и сильною рукой
Сжимает горло, чтоб лишить покоя
тебя до самого утра! И каждый раз борьба,
Борьба, в которой ты черпаешь вдохновенье,
И в этой схватке только лишь она
Способна дать тебе благое наставление
и силы; для рывка, для шага на минбар,
Для новых слов, для взгляда на прицелы
горящих глаз, чтоб вновь сдержав удар
Рассеять тишину воззвать, вздувая вены
на напряженной шее! Ты сквозь сетчатки глаз
Стучишься в душ захлопнутые двери,
Так искренне, что точно бы сейчас
Подпрыгнув, закричал в восторге: «Верю!»
Станиславский! И только ты оставшийся без сил,
Встав у окна, сжимая крепко руки,
Способен оценить, смотря на этот мир,
Что, значит, испытать при жизни ада муки
переживая их в своей душе! Ты как огонь, что, словом растопил,
В сердцах людей бесчувственные льдины!
Все хорошо… Ты снова победил…
Добавив на висках своих седины…
Противоречивый
Татарский народ, сколько в тебе противоречий,
Сколько логичного, ровно столько в тебе оказий.
Споришь сам с собой с вечера до утра и с утра до вечера,
Положив голову на подушку Европы, а тело, распластав на матрасе Азии.
Суровый климат средней широты, утёсы гор,
Густая шерсть лесов, хитрость, озорство, отвага,
Так неожиданно увидеть мусульман вписавшихся в простор
угорский, как отыскать в песках мохнатого варяга.
Народ богатый мудростью сынов и дочерей,
Потомок гуннов, ханская порода
видна во властном взгляде, но подвел лишь шах Гали,
Напомнив притчу, что в семье не без урода.
Хотя сейчас его б назвали либералом, Бог ему судья.
Ты в поиске народ неутомимый,
Имперский дух, в амбициях храня,
Усталым барсом спишь в тени орлиной
и видишь сны. В тебя восточная тактичная неоднозначность
Вплелась в усердие и в преданность волнистою косой.
Ты много люб! И душу рвешь на части
От любви; меж лошадьми и конской колбасой,
Между Востоком – Западом, деревней и столицей,
Между купальником и «набожным» платком,
Между мечом и посохом, грозою и зарницей,
Меж наковальней и могучим молотком,
Между кириллицей, латиницей и вязью,
Между костром в степи и у реки,
Ты этот мир пленил арканной связью,
Живя врагам и страхам вопреки.
Время года…
Время года – стихи, под свинцовую дробь,
Плащ - палаткой стоят посиневшие ели,
Покосившихся изб паутинная скорбь,
Ставит диагноз деревням … смертельный!
Тускло светят огни в окнах старых домов,
А на улице тьма без просвета,
Вместо сливок из вымени тучных коров,
Люди пьют суррогат из пакетов!
Мной любимая ширь потонула в бурьян,
По-сиротски взирая рассветом,
Чтоб потом от обиды укрыться в бурьян,
И дождем разрыдаться при этом!
Время года – тоска по минувшим годам,
Где я был озорным и беспечным,
Где я чаще смотрел как плывут облака,
Где я трепетней думал о вечном!
В те года я нырял в волна цвета и трав,
Разжевав мякиш черного хлеба,
И с улыбкой счастливой лежал задремав
под парчею лазурного неба!
Мое детское лето прошло средь лесов,
Окаймленных поспевшей пшеницей,
Так, уставший от гула московских дорог,
Я стремился в поля из столицы!
Я застал времена незабитых домов,
Поколенья шагнувших за сорок,
Помню печки и горы березовых дров,
А еще в марле сохнувший творог.
Не забыть мне вовек яркий свет карих глаз
Что влюбил меня с первого взгляда,
Из – за этого взора я брел в поздний час
Пораженный дождем звездопада!
До сих пор в голове пенье стройных берез
И сутулые, грустные ивы,
Чья листва, словно капельки искренних слез,
Обнимала родные могилы!
Время года – полет улетающих птиц,
Безвозвратного времени стаи,
Променяв сруб домов и сверканье зарниц,
Люди селятся в камни и сваи!
Да, я тоже такой, но рожденный в Москве,
Я люблю жизнь ночного Арбата,
Только в шумных шоссе степи видятся мне,
Те, к которым вернусь я обратно!
Знаю, встретит меня одичавшая ширь,
Лай собачий и сгнившие сени,
Ветер сбросит под ноги сплетенную шаль,
Отворяя скрипучие двери!
Я шепну городам до свиданья навек,
Не вернусь никогда в ваши скверы,
И пойду вдоль оврагов и высохших рек,
Даже если денек будет скверный!
По всему что прошло и чего не вернуть,
Погрущу рядом с красной рябиной,
Но как в детстве уже не смогу я уснуть,
Обнимаемый сочной долиной!
Не смогу отыскать подобающих слов,
Оттого- то смотря на отчизну,
Приглашу с робкой грустью последних коров,
Совершить по минувшему тризну!
***
Что? Да, ты вновь мне нервно говоришь,
С насмешкой победителя, супостата и поэта,
Мол, нет у Татарстана голоса, там вроде как гладь и тишь,
А ещё нет свободы, будущего и суверенитета.
Народу это не надо. Он как вьючное животное
Работает, а потом приходит домой ест и ложится спать,
Ну а родной язык и самосознание, как нечто бесхозное
Прогоняют, как старого пса под забор умирать
и бродяжничать. Смотреть в теплые окна,
Выть от тоски на азан и звон колоколов,
И от ощущения не востребованности, но врожденно скромно,
Приходить домой, и лизать заржавевший и закрытый наглухо засов.
Но как тебе объяснить! Ты во многом прав!
Но свобода, как и Родина, живет больше в уме и сердце,
Нежели на бумаге соглашений, политических карт и конституционных прав,
Её декламирует Миру первый крик в новорожденном младенце,
первый весенний дождь, первый робкий росток полевой,
Первое «Мама!» на родном языке,
Первое слово, написанное старательно детской рукой,
Что держит ручку в запотевшем от напряжения кулаке.
Свобода-это всегда любовь, но любовь – не всегда свобода!
Можно дружно жить в одной большой многодетной семье,
Где на разных языках об одном говорят во все времена года,
А не придумывают национальность и социальный статус Волге – реке.
А когда забывают слова материнской песни
(Здесь слово «мать» идет в значении «народ»)
Когда нация, через какие то лет двести,
Себя на вымиранье обречёт
стыдясь истории, не зная веры, смутно помня имена
Крича, слюнявя воздух, подражая другим народам.
Когда Саид будет Сашей, а Аней станет Амина,
Зарыдают звезды, стекая метеоритами по небосводу.
Должна быть надежда…
Надежда – это альтернатива безысходности,
Мечта, мираж воды для пилигрима, звезда Аврора.
Шанс миновав всевозможные художественные тонкости
Неожиданно разгадать смысл в картине Дали Сальвадора.
Я люблю все народы, которые живут на континентах разных,
Обитающих во всех двенадцати часовых поясах,
Белых, черных, желтых, мулатов, метисов, красных,
Летящих, идущих, сидящих и спящих в ночных поездах,
в теплых квартирах, юртах, холодном отеле,
Вообще, всех кого крутит цирковая лошадь – Земля,
Но гармония рушится, когда за собой закрыв двери,
Вместо общего «Мы», появляется личное «Я!»
***
Как много разных стран на свете,
Под синим куполом небес,
Где горный ветер на рассвете
Ласкает по макушкам лес.
Где мир диковинный и пестрый,
Зовет к себе пытливый взгляд,
А где-то, вековые сосны
Стоят, как исполины вряд.
Где быстрых рек поток бурлящий
Бежит в зеленые поля.
Где золотом песок блестящий
Встречает синие моря.
Страна морей, страна туманов,
Страна лесов, страна лугов…
Меня же манит неустанно
Сильнее всех страна цветов.
Моя страна, страна печали,
Дождливый плач осенних дней.
Когда-то журавли кричали,
Летя торжественно над ней.
Страна сгоревших в пепел судеб,
Страна несбывшихся надежд.
Наступит день, когда забудет
Ее последний из невежд.
Страна, одетая в легенды,
Страна оборванной мечты.
Так почему, вздымая землю
Здесь вновь и вновь цветут цветы?
Зимою, скованные льдами
Они молчат, им снятся сны.
Что будет миг, когда ростками
Они взойдут в заре весны.
Они взойдут, шатаясь робко:
В полях, в оврагах, средь камней…
Луна на небе чернооком
Шепнет с небес: «Смелей, смелей!»
Бегут травы зеленой волны,
Шумят, кивая небесам,
Цветы-сердца убитых воинов,
Что дали будущее нам.
Они в забвении томятся,
Забыты другом и врагом
И каждый раз встают сражаться
Стелясь в полях цветным ковром.
Их тьма и тьма, их миллионы,
Не с саблей на лихом коне,
Теперь, одетые в бутоны,
Стоят в нескошенной траве.
И как когда-то встав стеною,
Плечом к плечу, спиной к спине,
Они, омытые росою,
Склоняют голову стране.
Страна, которой нет на карте,
Что сохранилась лишь в сердцах.
В дождях, в малиновом закате,
И в этих полевых цветах.
***
Мой милый край, ну вот я пред тобой!
Дорог степных восточные узоры,
Меня вели извилистой тропой
Через леса в поля за косогоры.
Твоих мечетей луноликий серп,
Меня привел обратно сквозь туманы,
Вот так заблудшему какой десяток лет
Ты терпеливо в сердце лечишь раны?!
И я внимал твоим седым ветрам,
И я рыдал, склоняясь над цветами,
И я спешил к тебе из дальних стран,
Чтобы к земле твоей припасть губами.
И в этом нежном, грустном забытье
Я видел изб покошенные крыши,
Я чувствовал в вечерней полутьме
Тепло костра, я песни поля слышал.
Я созерцал созвездий бирюзу,
Ковры степей, далекий шлейф селений.
Мы проросли в тот край, где я стою,
Костями предыдущих поколений.
Мой милый край, с задумчивой тоской
Я по утрам встречал твои рассветы.
И в плеске волн, и в роще золотой
Я слышал сердцем все твои советы.
А нынче я тебя объять готов,
Но не охватит взор твои просторы:
Равнины, долы, поймы, даль лугов,
Сады, леса, стога и косогоры.
И я готов уйти на склоне лет,
Простивший всех и сам прощенный кем – то,
Последний раз в поля встречать рассвет,
Последний раз услышать пенье ветра,
Упасть в стога, закрыть свои глаза,
Но я б хотел перед последним вздохом
Услышать, как звучит в ночи азан
Под звездный дождь на небе чернооком.
Д О М
Сутулый, с покошенной крышей,
Обросший салатовым мхом,
Со срубом, обгрызанным мышью
Залегся на бок ветхий дом.
Сокрытый высокой крапивой,
Забывший что значит замок,
Он голову – крышу тоскливо
Сложил на горбатый порог.
На гнете нахохлились птицы,
Крошится подшесток печи,
И корчит угрюмые лица
Горнильного рта кирпичи.
Подняв близорукие очи,
Усталых, оконных глазниц,
Он теплой, сиреневой ночью
Любуется вспышкой зарниц.
А в розовой дымке рассвета,
Плывущей с подолов полей
Дом видит далекое лето,
Дом чувствует свежесть сеней.
Окутанный сладкой дремотой,
Он слышит хозяйскую речь,
Вновь пышет теплом и заботой
В подбрюшье кормилица – печь.
Крыльцо обнимают сирени,
Шумит детвора во дворе,
Хозяйка, прильнув к колыбели,
Поет о любимой земле.
Поет о некошеном доле,
О пыльной печали дорог,
А месяц, склоняясь к соломе,
Упер в млечный путь желтый рог.
На улице тишь и беспечность,
Блестят в лунном свете дома,
С мечетью беседует вечность,
Роняя пыль звезд за стога.
О, милые, синие дали!
Зеленого леса плетень
С любовью, березовой шалью,
Окутала ширь деревень.
Нельзя надышаться простором,
Поля – заливные ковры,
Как чудно за дружеским спором,
Прислушаться к пенью травы.
Как сладко в еловом дурмане,
Тонуть в хвойном омуте снов,
Когда ощущаешь дыхание,
Больших, рыжебоких коров.
Поиск по сайту:
