|
Литература
Писатели и поэты
Хади Такташ
В ТЁМНЫЕ НОЧИ
Как жгучий яд, текут ночные думы
В бескровных венах высохших моих,
А мрачные мечты — как даль степная,
Где лишь порывы ветров ледяных.
Душа изранена, угаснет скоро
От хищных стрел, от роковых мечей;
Хочу я умереть — уйти навеки
Из мира злобных джиннов-палачей.
Кому свободно здесь, пусть остаётся…
А я уйду — покину гнусный ад.
Распутная земля! В твоих объятьях
Теперь лишь змеи жадные кишат!
Взлечу, стерев следы свои земные,
Исчезну в чистой, голубой дали, —
Там буду в небе реять одиноко,
Вас проклиная, изверги земли.
Уйду от вас, — но нет, не позабуду
Вовек моих проклятий и обид:
Пусть вдалеке, покой ваш нарушая,
Зловещий, хриплый голос мой звучит.
1916
|
БЕЛЫЕ ЦВЕТЫ
Летают белые цветы.
Прекрасен мир.
Любуюсь небом,
Откуда миллионы звёзд
Летят на землю белым снегом.
Пока не вспыхнет зарево весны,
Подснежник-город не проснётся,
И если ночь случиться хороша,
То поутру метелица начнётся.
Прекрасен мир
Хотя бы потому,
Что вот иду, ругая холод волчий,
А зимний ветер по моим следам
Плетётся тихо-тихо, молча.
Не ведаю, за что он меня любит,
Но вечно по следам моим идёт он;
Я в дом зайду — ложится у ворот,
Когда я выйду, терпеливо ждёт он.
Поэтому-то я не выхожу,
А лишь через окно за белыми цветами,
Над улицей летящими, слежу…
Летят цветы!
Прекрасен мир,
Прекрасен он под этим небом,
Откуда миллионы звёзд
Летят на землю белым снегом.
1929
|
ИЗГНАННИКИ НЕБА
Каменных гор вековые громады,
наверно, расплавил бы этот луч
Луч милосердья, в глазах ее чистых
сиявший, как солнце сквозь полог туч.
Дочь неба, несчастных потомков Адама
всего лишь на миг пожалела она
И вот в четырех стенах подземелья
лежит, повержена, обречена.
Раскинулись волосы черной тучей,
ручьями текут по сырой земле,
Шелком одели ей грудь и плечи,
тенью лежат на скорбном челе.
В пыли потускнело прекрасное тело,
и только — лучистым звездам сродни
По-прежнему ярко глаза блистают, —
куда ж неподвижно взирают они?..
А сверху, сквозь щели черной решетки,
течет в подземелье сиянье луны,
Как будто все взоры безмолвной ночи
на дивную узницу устремлены.
И кажется: в этой тиши бездонной
смолкли все звуки, все голоса, —
Весь мир взирает самозабвенно
в ее таинственные глаза.
Она ведь сияющей дочерью неба —
звездой милосердной цвела в небесах,
С безгрешных высот на грешную землю
веками взирала в скорбных слезах:
Видела кровь, неправду, мученья,
страдала, томилась за род людской
И вот, наконец, к властелину вселенной
явилась, палимая горькой тоской,
Пред падишахом небесным склонилась
и так повелителя стала молить:
«Пусть люди забудут вражду и рабство,
не хватит ли слезы и кровь им лить?..»
А что ей ответил Аллах жестокий?
«Изменница ты! Отступница ты!
И место твое—на земле, в оковах,
средь голода, холода и темноты!..»
Сказал—и свершилось его повеленье:
падучей звездой просверкав во тьме,
Низверглась на землю изгнанница неба —
очнулась в холодной тесной тюрьме.
С тех пор небеса от нее отвернулись...
А боль все сильней, тоска все острей...
Годы .идут... И давно эти муки,
давно эта жизнь опостылела ей!..
Чу! Газраила—ангела смерти—
громадные крылья шумят вдали,
От их могучих, широких взмахов
рассыпались тучи по краю земли.
Стало .пустынным огромное небо,
и воздух застыл, зловещ и тяжел.
Спустился с небес беспощадный вестник,
к подножью виселицы подошел.
С острых концов распростертых крыльев
густая кровь стекает ручьем,
Зрачки немигающих глаз громадных
жарко пылают адским огнем.
«С неба изменницу сверг всевышний,
сегодня же час ее смертный настал!»—
Победоносно, чтоб всем было слышно,
приказ Аллаха он прочитал.
Дверь распахнул угрюмой темницы...
Вошел... И вдруг... Что случилось с ним?.
Всегда беспощадный, высокомерный,
застыл он, растерян и недвижим.
Два дивных алмаза — глаза он увидел
жертвы невинной... И в тот же миг
Взор ее чистый лучом правдивым
в жестокое черное сердце проник!
И сразу смягчились, преобразились
вестника смерти злые черты, —
Застыл он в смятенье, впервые почуяв
прилив состраданья и доброты.
Бессильно поникли зловещие крылья —
будто к земле исполин прирос,
А на щеках холодных и жестких,
вдруг заблестели полоски слез.
Впервые забыл он, что должен исполнить
Аллаха безжалостный приговор, —
В нем искру зажег доброты справедливой
этот невинный лучистый взор,
И перед прекрасной дочерью неба,
хоть и лежавшей в грязи сырой,
Упал на колени посланец грозный,
служить готовый лишь ей одной!
Да, на колени упал!.. Но в страхе,
вскрикнув, как под ударом ножа,
С трудом волоча гремящие цепи,
отпрянула дева, молясь и дрожа,
Зажмурилась, мук ожидая жестоких,
но вскоре, собравши остаток сил,
Пугливо, прерывисто заговорила,
и горестный зов услыхал Газраил:
«Не трогай меня!.. Умоляю... Не трогай!..
Ответь сначала: кто ты такой?
Зловещ твой приход, ужасен твой облик,
хоть вижу, что вестник ты неземной,
Ты—житель небес, но не светлого рая,
уж слишком злобны твои черты,
Ладони от крови густой багровы,
пламенем жгучим глаза налиты.
Скажи, из каких ты краев явился,
нежданно прорезав ночную тишь?
Какую мне страшную тайну откроешь,
какую зловещую весть сообщишь?
Ответь!.. чья свежая кровь стекает
с острых концов твоих черных крыл?..
О-о!.. Неужели тебя я узнала?..
Не вестник ли смерти ты — Газраил?..»
И отвечал ей посланец могучий —
негромко, взволнованно отвечал,
И голос под гулким сводом темницы,
как мягкий морской прибой, зазвучал.
Века и века беспощадно и грозно
вещал он людям их смертный час,
Но — чудо! —участливо и милосердно
звучал его голос на этот раз:
«Не бойся меня!.. Да, ты догадалась:
я — вестник смерти, скорби и слез,
И ведено мне, чтоб забрал твою душу
и в адский подземный пламень унес.
Пришел за тобой я, изгнанница неба,
но взгляд твой увидел,— и в тот же миг
Впервые отрадный луч состраданья
в мою беспощадную грудь проник.
Из черного льда у меня было сердце —
его своим взором согрела ты...
Я многих безвинных казнил, но не видел
такой чистоты, красоты, правоты!
Не бойся меня!.. Клянусь, что решил я
доброе дело хоть раз совершить —
Тебя я спасу, дам свет и свободу,
мрак этих стен смогу сокрушить!
Дай цепи сначала сниму!..» И с улыбкой
могучие руки простер Газраил —
Железные грубые тяжкие звенья
сразу, как жалкую гниль, раздробил.
Но что это, что?.. Чуть багровые пальцы
коснулись девичьих нежных рук,
Как обожженная, вскрикнула дева,
а белые руки обуглились вдруг,
Покорно смежились густые ресницы —
лучистым глазам не сиять никогда...
Прекрасная дева, безгласная дева
лежала пред ним холоднее льда.
И сразу: «Будь проклят, клятвопреступник!
Позор и проклятье на все времена!» -
На свитке небес зажглись и погасли
грозящие, огненные письмена.
Чу!.. Зазвенел клинок!.. Это в гневе
зловещий вестник в небо взглянул
И длинный булат — слепящую саблю —
на черную землю злобно швырнул.
Швырнул — и рукою, багровой от крови,
грозя побледневшим немым небесам,
Крылами шумя и ввысь обращаясь,
так возгласил, могуч и упрям:
«Будь проклят и ты, небесный владыка!
Отныне мне твой ненавистен рай!
Будь проклят и ты, повелитель надменный,
в твои небеса не вернусь, так и знай!
Твоим я слугою был самым верным,
а ныне узнал, узнал твой обман,—
Из века в век убийцей наемным
тебе я служил, коварный тиран.
Да, каюсь я, горько каюсь пред всеми:
бесчестно обманут я был тобой,
О сколько по воле твоей беспощадной
я крови невинной пролил людской!
Не счесть приказов твоих преступных,
какие безропотно я исполнял:
Казнить благородных, рубить правдивых
меня каждодневно ты заставлял.
Зато не жалел ты щедрых подарков,
отлично знал, чем купить меня,
Ко мне подсылал самых дивных гурий,
чтоб совратить, обольстить меня,
Потоком даров, драгоценных, несметных,
как цепью алмазной, был связан я,—
Не брезговал — брал я твои подачки,
и горько за это наказан я!..
Впервые отрадный луч состраданья
во тьме ощутил я — в тоскливой груди,
Как в черный лед, вошел в мое сердце
жертвы безвинный взор: — Пощади!..
Решил ей помочь я, сломать ее цепи,
несчастную вывести из темноты...
Но ты все предвидел,— ты ядом смерти,
как видно, мои пропитал персты:
Едва я доверчивых рук коснулся,
в них влился мой смертоносный хлад,
Не смог я добро сотворить... Но в этом
лишь ты, вероломный палач, виноват.
Ты знал, что ослушаться буду готов я,
почувствую жалость к ее судьбе,
И мне помешал!.. Но коварства такого,
Всевышний, вовек не прощу тебе!
Довольно! Теперь пред тобой не унижусь,
тебе я вызов бесстрашный шлю:
В твой пышный, лживый дворец небесный,
клянусь, никогда уже не вступлю.
И не подсылай обольстительных гурий,
в сады меня райские не завлекай:
Мой взор не прельстят теперь, не обманут
ни горы богатств, ни волшебный рай!
Отныне я вижу, отныне я знаю:
украшен престол горделивый Твой
Не блеском созвездий — слезами невинных,
не зорями алыми — кровью людской.
Отныне я понял: обмана и злобы
полны все дела и веленья Твои,
Возвел Ты чертог своего величья
на человечьих костях и крови.
Обманут, отравлен, подкуплен тобою,
наемным убийцей я долго служил,
Но хватит! За все свои униженья,
за все Твои козни отметить я решил.
Как Ты не простил моего состраданья,
так подлой лжи не прощу Тебе,—
Отныне с Тобою помериться силой
хочу в небывалой, гневной борьбе.
Прощай!.. На земле я решил остаться,
в поля справедливых битв ухожу
И всем угнетенным сынам Адама
о всех злодеяньях Твоих расскажу.
Горящее, словно могучее пламя,
багряное знамя я людям вручу,
Отныне войну я тебе объявляю —
за счастье людей сражаться хочу!»
1918
|
ЗАБЫТАЯ КЛЯТВА
Перед самой-самой зарей, резвясь в тишине,
Ветерки прилетели, в окно постучали мне:
«Ты все грезишь, безумец?» —
Шепнули они, смеясь,
И в степях исчезли, в рассветной их .пелене.
На подушку из белого шелка ломоть кладу,
Сквозь окно с тахты гляжу на цветы .в саду,
Стали вянуть цветы: качаясь туда-сюда,
Ждут осенних бурь, что им принесут беду.
И опять перед самой зарей, резвясь .в тишине,
Ветерки прилетели, в окно постучали мне:
«Ты все грезишь, безумец?» —
Опять засмеялись тайком
И все так же исчезли в степной золотой пелене.
Сторож ночи — месяц давно в синеве исчез,
Алый полог зари поднялся над краем небес.
Одинокий, все думаю-думаю: что ж .в эту ночь
Я утратил из самых заветных моих чудес?
Словно ту любовь, что в святилище сердца берег,
Дал я пери коварной украсть—уберечь .не смог,
Словно птицу счастья, бредя сквозь туман густой,
Потерял я, забыл на распутья земных дорог.
Но постой! Кто тихонько ложится рядом со мной?
Чья коса, .как змея, струится рядом со мной?
Что за дева чужая, ничуть не боясь, не стыдясь,
Мне по жаркой груди провела рукой ледяной?
Кто она?.. Ах, с ума схожу...
Это—.мрака ночного дочь!
Имя ей — Галия... То не джинна ли злого дочь?
Как она сумела проникнуть в спальню мою?
Почему я молчу, почему не гоню ее прочь?
Как же, стыд позабыв, неразумной своей головой
Я склонился к ногам этой дочери пери злой?..
Ветры мчатся, все громче в окошко стучатся мне:
«Почему, почему изменил ты своей весне?..» —
И, вздыхая, .крутясь, друг за другом с воем гонясь,
Исчезают вдали, в степях, в ночной тишине.
А на ранней заре, как неслышная стройная тень,
В покрывале из алых цветов
Кто-то в комнату .входит мою
И указывает белоснежной, как мрамор, рукой
На беспечно спящую рядом со мной Галию:
«Позабыл меня!» — говорит.
Что отвечу ей?
И, взмахнув, будто крыльями,
Легкою тканью своей,
«Я любовью была, любовью твоей, джигит!» —
Восклицает она — и с ветрами вдаль летит.
Но вдали еще долго голос ее звучал:
«Вспомни, милый,
Как шел ты за счастьем — искал меня,
Как в долине любви, где царила я — Файруза,
Повторяя клятвы, в лицо целовал меня,
Целовал меня!
Как любил ты, ласкал меня!
Обещал вернуться, ушел ты, не взял меня...
А!.. Не взял меня!..»
Улетела она... И напрасно в порыве тоски
Руки я в окно простирал—
Не коснулась моей руки.
Файруза моя!
Заплутал я... Где счастье найти?..
В прошлом... В прошлом навек затерялись его пути..
Шелк волос терзая, всю ночь по проулкам брожу,
Как безумец, взываю — ответа не нахожу:
— Люди, люди! Скажите, где путь, что меня вернет
В тот волшебный край, где долина любви цветет?..
1921
УТЕШЕНИЕ
Ветер рычит...
Ветер рычит, говорит мне злобно:
— Для всех ты чужим родился на свет!
Мой край насмехается: — Сын недостойный,
в тебе ни любви, ни религия нет!..
А кто любил? Чьей любовью рожден я?
С какою тайной я связан, с какой?
Никто не знает, никто не скажет...
Увы, я погибну, сожжен тоской!
Вокруг — только злые, тупые, глухие,
у них как холодные камни — сердца,
Меня окружают их темные толпы —
хохочут и мучат меня без конца.
А годы идут... Правдивую веру
искал я, искал — не нашел ничего
И лишь потерял надежду на счастье —
последнее светлое божество.
Не дали лучей ни луна, ни солнце,
чтоб мог я шагнуть на истинный путь,
Волшебницы-звезды, великие думы —
все-все сговорились меня обмануть.
Любые радости и красоты,
чуть гляну, теряют свой яркий цвет,
Каноны всех вер — одно лицемерье,
чья ложь оставляет кровавый след.
Я словно во тьме потонул навеки,
совсем одинок я, опоры нет...
Ах, если б хоть кто-нибудь знал, ответил:
зачем я, зачем родился на свет?..
Утешение
Я родился, чтоб таинственным звоном
песен моих разнестись по стране,
Чтоб мир потрясти!.. О да, все мощнее
Байрона дух оживает во мне.
Настанет день: в небе жизни тёмной
звездами слезы мои заблестят,
От звуков моих вдохновенных песен
весь край расцветет, как весенний сад.
Тогда, откликаясь на зов мой могучий,
и небеса, и земля задрожат!
1921
ДОЧЬ ЗАРИ
Пери стройная дочь! Ты зачем на путях моих
Встал а вдруг с огнекрасным букетом в руках молодых?
Мне цветы эти бросив, лишь раз улыбнувшись мне,
Ты куда исчезла — сокрылась в лучах золотых?
Я верхом одиноко вдоль темных лесов проезжал,
Конь бежал, я же в тайных мечтах витать продолжал.
Шелковистую гриву блестевшего потом коня
Я играючи то заплетал, то опять расплетал.
Пери нежная дочь! Ты зачем на путях моих
Встала с адским цветком, пылавшим в руках молодых?
Мне глазами стрельнув в глаза, ты зачем меня,
Засмеявшись, оставила в адских печах огневых?
И когда, молодой и отважный, в лучах заревых
Счастье .я искал, скитаясь в краях родных,
Дочь зари, о юная Гуль, ты зачем на путях моих
Счастья алый цветок протянула в руках молодых
И, губами коснувшись лба, исчезла в огнях золотых?
А когда я .клинок наточил, сражаться решил,
Оседлав коня, на врагов помчаться решил,
Перед самым рассветом, из темного леса, тайком,
Чтоб внезапно напасть, во вражеский стан спешил,
Дочь зари, о юная Гуль, ты .зачем .на .путях моих
Появилась с тонким кинжалом в руках молодых,
И, вонзив прямо в сердце .мне колдовской кинжал,
Ты куда сокрылась — исчезла в лучах золотых?
И заря взошла, И луна ушла. И в мечтах о ней
Неподвижно жду, задержав коня на краю степей.
Жду: придешь ты, волшебница зорь, утешишь меня,
Свой кинжал извлечешь из кровавой груди моей.
1921
Из поэмы «Голубые глаза»
1
Сегодня, перед рассветом встав, говорю «салам». Кому?
Не знаю сам.
Сегодня, с первым сияньем встав, говорю «салам». Кому?
Не знаю сам.
С моим посланцем — ветром — я шлю салам Вам:
Бутонам, тюльпанам,
Долинам, всем землям, зарей осиянным!
2
Мой просторный сад все искусней Насаждаю я—
День за днем украшаю я,
Лучезарные, спавшие нежно цветы Пробуждаю я —
Чистой росой орошаю я.
Много-много огней я больших зажег,
Всей земле золотые эти огни даря.
Мир еще спит, сладко, спокойно спит,
Не спят лишь двое: Ветер да я.
3
Эй, вы! Гостями на землю пришедшие
Путники на нелегких дорогах судьбы!
Эй, вы, которых не знаю пока
Бунтари! Разбойники! Слуги! Рабы!
Кем бы вы ни были, безразлично мне,
Всех приглашаю сегодня меня посетить!
Всех вас прошу в этот свободный день
В моем цветнике сегодня гостями быть.
Голубоглазый джигит кунаками быть
Приглашает вас. Слыхали? Он всех зовет!
Голубоглазый джигит в саду отдохнуть
Приглашает вас. Эй, вы! Кто из вас придет?!
На этой земле из цветущих веток сирени
Венки чудесные мы сплетем,
Все печали-горести позабудем мы -
Словно дети, играть начнем. Весело будет!
Никто чужой здесь не увидит нас,
Нет никого, кто мог бы обидеть нас —
Ни джиннов нет, ни Аллаха нет,
Ни мудрецов, ни падишаха нет. Приходите же все!
А я, чтобы вам не скучать,
«Голубые глаза» — песню для вас спою,
В груди моей хранимую много лет
Тайну одну вам открою мою.
4
Так слушайте!
Ясным днем, чудесной весной,
В далекой-далекой родной моей стороне
Я, напевая беспечно, ехал опушкой лесной
На красивом, оседланном, верном коне.
Вспоминаю, я очень был молод тогда,
И голубые глаза мои были еще голубей, еще веселей...
Вот так я ехал — и вдруг под сенью ветвей
Пенье услышал вдали.
Я двинулся дальше,— и очень скоро лесные девушки встретились мне
В зеленой тени,— Какими казались радостными они!
Словно сияющие цветы, Улыбались их лица, их молодые черты,
И я коня придержал: В их толпе, стройна, весела,
Одна — с голубыми глазами — была!
«Кто ж она, кто?» — вы узнать захотите
Будете спрашивать, да? От меня ответа не ждите.
Ах, эти тайны темны, хоть и жгут огнем.
Не могу рассказать, уж меня простите!
Не могу обнажить эту рану в сердце моем..
Она взглянуть на меня только раз посмела;
Только миг в глаза мне глядела, Миг — а затем,
Голову опустив, покрывалом белым
Закрыла лицо,— и тщетно смотрел я,
Лицо закрыла она зачем? Испугалась ли, застеснялась?
Я так и не смог понять. Почему, как подружки, не рассмеялась,
Голубые глаза свои побоялась Мне показать опять?
Почему набросила покрывало?
Почему, улыбаясь и рдея, будто в огне,
«Не смотри так, джигит!»—она не сказала,
Почему «не смущай меня!» не сказала мне?!
5
Я тоскую, Смертельно тоскую по ней,
Хоть в памяти горькой моей
Образ ее стал мутней за туманом дней.
Но сегодня она, будто в ярком сне,
В далекой, очень далекой стране
Волшебною статуей ясно видится мне. Волшебная статуя...
Лесом бескрайним окружена,
Одета цветущей сиренью, стоит она —
Стоит и глядит. Всего человечества став изваяньем живым,
В вечность глаза устремив, под шатром лесным стоит и глядит...
6
Воспевая имя ее, два венка я сплел
Один надел, другой я держу всегда.
Справа светлеет заря, чиста, молода,
Цветов предо мною душистая дремлет гряда.
Цветов падишах одинокий, брожу туда и сюда.
Брожу и твержу: «Той девушки нет, не будет уже никогда!..»
1923
УЛЫБНУВШАЯСЯ НЕЗНАКОМКА
Маленькая шалость
Кто ты? Не знаю.
То ли из прежних
Знакомых моих, забытых давно,
То ли ты мне не знакома — и все же,
Пройдя, улыбнулась .мне озорно?..
Красивая у тебя улыбка,
Но знаешь, Опасные это дела:
Вот улыбнулась ты—и за собою
Едва мое сердце не увела...
И так уж в последнее время со мною
Творится что-то... Колеблюсь, жду,
Тревожусь:
— Как бы зарок холостяцкий
Я не нарушил в этом году!—
Постой-ка, А если и ты не замужем,
Значит, себе не знаешь цены...
Ходишь ты с книжкой этой,
Как будто учишься где-то,
Но кажется мне,
Что не книжки тебе нужны.
Красивые девушки
Быстро выходят замуж,
Учебу закончить немногим из них дано,
За каждой красавицей
Сотнями ходят джигиты —
Вскружат ей голову все равно...
Красивые девушки ходят в театры,
Они И артистов,
И модных поэтов знают в лицо,
Одно только худо:
Плохо сдают зачеты,
Бросают учебу в конце концов...
Пошли бы сами сегодня—
В любом бы вузе спросили:
Больше всех кого весной исключили?
— Красивых девушек.
— А почему?
— Не нужны им книжки,
Только шалят да смеются, глупышки...
С красивыми просто беда:
Ни настоящими женами,
Ни матерями хорошими быть не могут
Зеркало, будь оно проклято, им мешает,
А они без зеркал
Даже часа прожить не могут!
К)уда бы ни нанялись работать,
Что-нибудь лишнее
Везде вытворяют они:
Если не зава, тогда хотя бы замзава
Или же предместкома —
Непременно кого-нибудь из начальства
В себя влюбляют они.
За кого же выходят замуж,
Тех мучают беспощадно—
У них для капризов
Найдутся сотни причин:
Шелкового белья,
Шелковых платьев требуя,
Душу они вынимают
Из самых стойких мужчин...
Кто ты? Не знаю. То ли из прежних
Знакомых моих, забытых давно,
То ли, увидев меня, просто так,
Проходя, улыбнулась мне озорно.
Ну что ж, улыбайся... Только бы «твой»
Не увидел случайно улыбки такой,
А не то... так даст,
Что забудешь, как улыбаться,
Всю жизнь проживешь с раздутой щекой.
1928
РВАНАЯ ШАПКА
Мир прекрасен,
И тем обидней,
Бранясь-ругаясь, со стужи прийти домой.
А ветер злой
До самой двери зачем-то
С пронзительным свистом гнался за мной.
Тьфу!
Осенние бури вконец измучили.
И как еще долго ждать, покуда опять
Весенним огнем земля начнет пламенеть,
А сейчас только ветер,
Злющий, холодом жгущий,
Будет всеми улицами владеть.
Эх, ветер—печной соловей,
Как петь-тосковать начнет,
Так буран принесет—
Будет вьюга всю ночь напролет...
Но зиму зря называют
Порой некрасивой, скверной—
Это неверно!
Красива зима, если будешь тепло одет
И не трясешься на ледяном ветру.
А вот я, как видно, этой зимой умру,
Не увижу весенних дней...
И вам
Станет немного грустней после смерти моей.
Первый снег, не знаю, скоро ли выпадет,
Но
Чувствую я давно:
В день первого снега от вас уйти суждено.
И все же сегодня я эту рваную шапку
Залатать решил все равно.
Знаю,
Рваная шапка меня не спасет,
Чуть станут метели злей,—
Умру я, видно, с приходом морозных дней.
Мир прекрасен,
В нем столько чудесного!
И однако...
Много ли интересного
Для вас останется после кончины моей?
1927
Я БЕЗМЕРНО ГРУЩУ...
Как безмерно грущу я, тоскую
По невозвратному детству—
По навсегда утраченному наследству.
Увы, далеки те дни —
Те лучистые, звонкие дни,
Словно в тумане густом потонули они...
Вот и сейчас
Вижу я их будто самым краешком глаз:
Тот незапамятный край —
Точно таинственный рай,
Недоступный рай,
Где горят-блестят голубые огни, огни...
А на самом почетном месте этого рая
Висит моя колыбель:
«Качай меня, мама, качай!
Все выше, к самому небу меня поднимай!..»
И так хорошо мне, так хорошо,
Я качаюсь в светлом просторном воздухе
И смеюсь, и мой смех—будто птичья трель...
«Качай меня, .мама, качай!..»
Где же тот негасимый невозвратимый рай?
Ужель он и вправду невозвратим,— ужель
Навсегда он в тумане исчез —
На краю земель?..
«Качай, сестренка, меня, качай!
Уснуть уговаривай, Ласково повторяй:
— Спи-засыпай!
Чтобы так же смеяться, играть,
Завтра на самой заре ты проснешься опять…
А пока—баю-бай, баю-бай!..»
О верните мне, Возвратите мне
драгоценное это наследство —
Отдайте мне снова, отдайте
Голубоглазое детство!..
Ах, тем солнечным дням
Давно наступил конец:
В темно-синий густой туман
Навсегда Погрузились те дни.
Будто сказочной пери
Приснившийся дивный дворец,
В этом тускло-синем дыму
Еле-еле мерцают они...
Вот я опять— Голубоглазый малыш
На крохотных ножках —
Ковылять учусь понемножку:
С прутиком в тонкой ручонке
Через порог перелез впервые
И храбро во дворик выбрался поутру, —
Гусят погонять хочу,
А гусята — пушистые, славные,
Такие беленькие, забавные,
Вперевалку бегают по двору.
И за ними,
Махая прутиком, весело я бегу:
На заплетающихся ножонках
Бегу, бегу, никак догнать не могу...
Но вот наконец-то догнал
Их белую стайку смешную,
А они от меня,
Как пушистые шарики — врассыпную!..
Вдруг —
Гусыня-мамаша спешит навстречу врагу!
А враг—это я...
Бьют меня ее крепкие крылья...
И, упав, я плачу, малыш, слезы глотая с пылью.
А гусыня щиплет и бьет,
Подняться мне не дает,
И кричу от страха:
наверно, вот-вот убьет!..
Но тут уже мать и сестренка
Выскакивают на крыльцо,
Гусыню скорей отгоняют,
С земли меня поднимают,
Утирают зареванное лицо...
И как чудесно
их добрых рук—
Теплых, спасительных рук
Живое кольцо!..
Люди!
Мои дорогие люди!
Вас я прошу о единственном чуде:
О верните мне,
Возвратите мне
драгоценное это наследство—
Отдайте мне снова, отдайте
Голубоглазое детство!
Отдайте... Верните...
Ах!.. Почему отдать не хотите?..
Или вы злые такие?
Или души у вас черствы?..
Неужели моей тоски по далекому детству—
Тоски по сказочному потерянному наследству
Не замечаете вы,
Не понимаете вы?..
1926
|
Поиск по сайту:
