Татарские края / Нижегородская область

Асия Хайретдинова

ВРЕМЯ И СУДЬБЫ
(Почему я родилась в Москве)

Асия Хайретдинова, журналист-международник, проработала 50 лет на Московском радио, в радиовещании на страны Латинской Америки и Испанию. Владеет испанским и французским языками, а также языком кечуа, на котором говорят потомки инков в Боливии, Перу и Эквадоре. Она автор книг о людях к судьбам которых была причастна на своем журналистском и жизненном пути: «Дорога домой» (о легендарной участнице французского Сопротивления в годы Второй мировой войны, нашей соотечественнице Анне Смирновой-Марли), «Пусть память будет живой» (о митрополите Иннокентии-Пустынском, расстрелянном в 1937 г. На его родине в Вологодчине она создала музей памяти митрополита), «Подкова на счастье» (о подруге, выдающемся мастере конного спорта Татьяне Куликовской).

Асия ханым рассказывает об истории своих родителей, жизнь которых, как их селения и сотен односельчан, была трагически исковеркана в годы сталинской коллективизации. «Нельзя допустить, чтобы ужасы прошлого были преданы забвению. Надо всё время напоминать о прошлом. Оно было, оказалось возможным, и эта возможность остаётся» - так объясняет она, почему поделилась публично воспоминаниями, которые писала с болью, вновь и вновь сопереживая страданиям, выпавшим на долю российского крестьянства.

О язык родной, певучий - матери, отца привет.
Силою твоей могучей познавал я целый свет...

Г.Тукай

Высокое небо, просторные степные дали, высокие холмы и низины, где журчат прохладные ручейки – таким предстало передо мной в чудесный летний день село Пица, родина моих родителей, дедов и прадедов. Сама я родилась в Москве, но, оказывается, были живыми и генетическая память, и любовь к этому древнему селению, первое упоминание о котором относится к 1606 г. Расположенная в 26 км. от Сергача в Нижегородской области Пица была одной из самых крупных татарских деревень: к началу XX в. население её вплотную подошло к 5000-ному рубежу, здесь было шесть мечетей, три учебных заведения, где обучали арабскому и татарскому языкам, а также грамотному чтению Корана. Кроме того, с 1878 г. усилиями губернских властей в этой деревне работала «татарская школа», находившаяся в ведении службы народных училищ; в её учебный план, кроме прочего, был включен и русский язык.

Великие страдания выпали на долю пиценцев в голодные годы 1889—1890, 1911, 1921—1922, 1941—1946 годов, а также опустошительные пожары 1868 и 1925 годов, Разоренная за 7 лет мировой и гражданской войнами, засухой и голодом 1921—1922 годов, деревня Пица всё-таки нашла силы и постепенно стала возрождаться. К концу 20-х годов в ней насчитывалось уже несколько десятков зажиточных крестьян и предпринимателей, владевших крепкими хозяйствами, мельницами и собственными магазинами. Но наступил год 1929-й, неся с собой новые, более страшные волны разрушения и уничтожения привычного, многовекового уклада жизни.

У въезда в деревню.

Советская власть наиболее трудолюбивых, старательных мужиков сразу объявила кулаками, обложила непосильными налогами, конфисковала имущество. В частности, были закрыты и разобраны все 12 мельниц, а в ликвидированных мечетях, составлявших гордость и радость селян, были размещены пионерский клуб, врачебный пункт, школа. К 1929 году были объединены 28 семейств в колхоз, названный именем революционера, одного из заместителей председателя ЦИК СССР Наримана Нариманова (1870-1925 г.г.). Однако, когда стали обобществлять не только сельхозинвентарь и лошадей, семейное зерно и амбарные постройки, но даже коз и коров, крестьяне опомнились и стали оказывать ожесточённые сопротивление. Дело дошло до того, что огромная толпа мужиков, вооруженная вилами и дубинами, направились к зданию правления колхоза. У партийного работника Яхина потребовали вернуть заявления о вступлении в колхоз... Такой был случай, за который многие поплатились жизнями.

История сохранила хронику особенно жестоких репрессий против служителей культа на фоне «единодушного одобрения верующих». В августе 1933 г. имам Б.Мулюков был приговорен к трем годам лишения свободы условно. Настоятель мечети X.Жаббаров, был взят под стражу в ноябре 1937 г., осужден и казнен в январе 1938 г. Он был обвинён в связях с зампредом ЦДУМ (Центральное духовное управление мусульман) К.К.Тарджимановым, впоследствии осужденным и расстрелянным как «враг народа и шпион».

Старая мечеть.

А мулла Каюм Багаутдинов (1895-1938) еще ранее, в 1937 г. арестованный органами НКВД, в 1938 г. был расстрелян. Обвинения в адрес муллы включали в себя довольно безграмотные и надуманные упреки в том, что он имел «...спайку с верхошками (то есть кулаками, торговцами и т.п. элементами)...». Семья муллы Багаутдинова еще в мае 1931 г. была лишена возможности существовать: имея в виду «нетрудовые заработки» престарелого имама и его сыновей, власти предписали им выплатить крупную сумму индивидуального сельскохозяйственного налога (479 рублей 28 копеек). Никакие апелляции муллы не помогли — в итоге все имущество семьи (дом, хозяйственные постройки и др.) было распродано. В 1931 г. Кемаль (Каюм) Багаутдинов в жалобе властям писал, что «отец (ему тогда было 83 года — авт.) и я живем у чужих людей...».

Судьбы членов семьи Багаутдинова сложились по-разному. Один из братьев — Джафяр, умер в Казани в середине 1930 х гг., до этого какое-то время проживал в Средней Азии, еще один брат — Матиулла — умер в Ленинграде в 1942 году (некоторое время также жил в Средней Азии), Бари (1898 г.р.) жил в Петербурге с 1913 года с некоторыми перерывами. И, наконец, еще один брат Каюма, Гатаулла, 1892 г.р., проживал в Ленинграде, работал на заводе «Эталон». Был арестован 2 июля 1936 года, приговорен к 10 годам заключения 21 февраля 1937 года за участие в «контрреволюционной националистической шпионско-диверсионной организации» и умер в заключении в 1950 году. В 1957 году его дело было прекращено за неимением состава преступления.

На деревенской улице.

После репрессий и ликвидации всех мечетей мусульмане села молились в частных домах, например, у Файрузы Батталовой, а в летнее время на кладбищах. В послевоенное время обязанности мулл исполняли С.Юсипов, Исмаил Даутов, Абдулгани Макжанов, Абдулла Исхаков и Фаяз Якупов.

Новая мечеть.

Что же сегодня представляет собой Пица? Так же быстры и хрустальны ручьи в низинах, так же так же душисты и ароматны степные просторы, так же лучезарно светит солнце в голубых небесах. Но в недрах этих природных красот, несомненно, таятся многие тайны злодеяний, вершившихся над мирным и работящим людом Пицы, её великие потери... Обезлюдела Пицца - сейчас в ней проживает не более 400 человек. Правда, в 1989 г. было официально зарегистрировано «религиозное общество» мусульман (председатель — Карим Шаймурзин, 1933 г.р.). Вскоре в центре селения была возведена усилиями уммы новая мечеть. В 1998 году была открыта еще одна мечеть, каменная...

* * *

Читая и перечитывая архивные статьи, старые газеты, сайты об истории и жизни Нижегородчины и Пицы, невольно проецирую происходившие в ней события на жизнь моей семьи и, прежде всего, моего отца, Хайретдинова Сафы. Многое приходится домысливать, ибо сам отец никогда не касался больных трагических тем. А его трагедия началась в 1929 г., когда он был вынужден уехать из родной Пицы, спасаясь от раскулачивания, ареста и ссылки вместе с семьей то ли на Север, то ли в Сибирь.

Трудно представить его состояние, когда он оставил свою жену Фярюзу с 6-ю детьми в деревне и уехал в большой город Москву, где народу много, и дела никому нет до горемычного татарина. Кто он такой - мироед или просто безработный - у него не стали спрашивать в пожарной охране института животноводства при сельскохозяйственной академии имени Тимирязева, куда он пришел искать себе места. На работу приняли, зарплата хотя и мизерная, но все ж деньги. Жить можно. И с жильем повезло (причем по тем временам небывало повезло - с центральным отоплением!): своими руками строил институтский инкубатор, при котором и поселились уже с семьей, которую вывез из Пицы, когда окончательно закрепился в Москве.

Отец (стоит слева) на строительстве инкубатора. Москва, 1931 г.

Но беды, казалось, не покидали отца – умирает его жена Фярюзя, оставив его с шестью детьми на руках, к тому же, младшенький, 8-месячный Шамиль заболел туберкулезом.

Вот здесь вся татарская Москва взялась за поиски жены для папы. Теперь настало время рассказать о маме....

Моя мама Ажар (1910 г.р., урожд. Юсупова) не ходила до 5 лет (поэтому и была очень миниатюрная). Часто вспоминала, как ей было трудно, особенно зимой по обледенелой тропке поднимать ведра с водой из ручья на гору, где был их дом. Осталось такое маленькое воспоминание – однажды мама запела тоненьким детским голоском песню на слова Габдуллы Тукая «Туган тель» («Родной язык») – оказывается, она ходила в нечто вроде детского деревенского детсада, где и научилась этой песне… Вообще, когда она слушала и пела татарские песни о любви, о разлуке, она плакала… Если продолжить тему «народного образования» в татарской деревне, то в ней было немало школ (мектабы), где мальчики изучали арабский язык, учили наизусть священную книгу мусульман Коран…

Мама (крайняя слева) среди соседей. Москва.

Бабушка Дина и отчим. Бабушка моя многострадальная Дина овдовела в 1920 г., когда маме было 10 лет, вышла второй раз замуж за страшного человека, который возглавил т.н. Комитет бедноты, а, значит, стал полновластным хозяином села и разгулялся в полную силу. Ходил пьяным с маузером по Пице, всем угрожал, отбирал всё ему понравившееся…От него бабушка родила Надю, Зину и Каюма. Умерла она в 1927 году. Так моя мама осталась сиротой в 17 лет с тремя детьми на руках, которых отчим и знать не хотел. Она рассказывала мне о злодеяниях своего отчима, которые она видела сама. Так, он привел в дом замужнюю, только что родившую женщину и насиловал её… А дети слышали рыдания несчастной красавицы, всё это видели, забившись на печи.

Представляю, какие зверства чинил он в Пице. Вот откуда пошла ненависть к коммунистам. Об этом позже читала у Тендрякова и других писателей, но мамины рассказы были выстраданным свидетельством и подтверждали того, что творила в деревнях Советская власть, чем была ленинская политика, а затем коллективизация.

…А потом вдруг исчез отчим: видимо, информация дошла до районных и областных властей… Его мне довелось увидеть: хотя мне было мало лет, помню, как мама поливала воду на его руки, не позволив ему войти в дом. Такой он был завшивевший, страшный, высокий и худой старик. По нынешним понятиям, настоящий бомж.

Мама с тремя детьми на руках. Пришлось маме батрачить – правда, как я понимаю теперь, это была скорее жалость и поддержка соседок, которые её звали помогать печь перемячи или раскатывать лапшу, помогать по дому или в работах на сенокосе и пр.

А потом посоветовали отвезти детей в Москву и там оставить их на улице – ведь она не могла прокормить их… И мама отправилась с ними в путь пешком до Сергача… Видимо, была ранняя весна, ноги проваливались в снег, под которым была вода… Продрогшие и усталые, в одной деревне зашли на ночлег, но мама, гордый человек (не поддамся» сопровождало её всю жизнь), всё-таки купила в лавке баранки, чтобы поставить их на стол, не быть в тягость… Как мне это понятно – видимо, передалось с кровью: до сих пор редко жалуюсь, редко говорю о своих бедах и проблемах, не умею ныть и показывать истинное положение моих дел, переживаний, унижений…

В Москве маму научили пойти в какой-то молодежный комитет, где она даже не смогла объясниться – русского языка-то она не знала. Но ей дали какие-то деньги, которые она положила в спичечный коробок. Детей она не бросила на улице, а устроила в детдом… Они выросли, поддерживали связь с нашей семьей. Надя проработала всю жизнь ткачихой в Орехово-Зуево, Зина была телефонисткой в войсковой части, располагавшейся во дворе знаменитого дома (образец конструктивизма) на Яузском бульваре со скульптурами метростроевца и девушки с ружьем, в глубине которого находилась Военно-инженерная академия (бывшая усадьба генерала Хитрово). Иногда мы навещали её.

А маму приютила семья дяди, работавшего старьевщиком, ещё ранее уехавшего из Пицы. Жили они в Лялином переулке близ Чистых прудов (этот дом и эта арка сохранились до сих пор, правда, я давно уже туда не ходила, а надо бы…) А комнатка у дяди была крошечная – 14 - 16 м. (мама всегда с обидой говорила, что ей стелили на полу возле двери)… Но ведь их было пятеро в 16-метровке…

Устроили маму младшим дворником, но тут случилась кража – дворников таскали в милицию, допрашивали, обвиняли в том, что они не заперли ворота… Бедная мамочка плакала, перепугалась, что её посадят в тюрьму… Спасительной оказалась работа в семье часовщика Дудикова – у них мама расцвела: исполнительная, аккуратная, хорошо готовила, ею хозяева были очень довольны… Она всегда гордилась тем, что ей даже доверили детей, которых она повезла на лето в свою деревню отдыхать.

Сюда, к Дудиковым и пришли сватать 24-летнюю Ажар за 48-летнего вдовца, а вернее, её брали, как крепость, уговорами, увещеваниями, мол, сколько можно работать в услужении, там ты сама будешь хозяйкой. Измором брал её и папа, каждый вечер молча сидя на кухне у Дудиковых. Она, конечно, отказывалась наотрез. Хотя несомненно, ей, беднячке неимущей и затурканной, льстило стать женой такого уважаемого в деревне человека…

Сестра Рабия (Рая).

Но главное решение мама приняла после посещения этой семьи на Соломенной сторожке, близ Тимирязевки, где 6 пар глаз выжидательно смотрели на девушку: 15-летняя Кадыча, 10-летняя Алия, 8-летняя Наймя, 5-летняя Рабия, 3-летняя Мариам, плачущий в люльке 8-месячный Шамиль. Здесь, в этот момент дрогнуло её сердобольное сердце… Вот момент, решивший её дальнейшую судьбу и… моё рождение…

Мама говорила, что с первых же дней поняла свою ошибку: взвалила на свои молодые плечи непосильную ношу. Но было поздно – я была в проекте… И она до самого последнего вздоха была верна своему долгу, воспитала детей достойными и честными людьми, пережила с ними трудные военные годы, преодолевая многие беды, нужду, непонимание. В этом же доме жила Гаферя, сестра умершей матери детей. Маме пришлось много претерпеть: от недоброжелательной «алматтай», которая обижала её и настраивала детей против неё, вместо того, чтобы благодарно помогать и поддерживать ту, что заменила им мать и стала не мачехой, а мамой. Нелегко строились отношения с детьми, но постепенно мама добилась их уважения и любви. Вообще, она была оптимистом и никогда, ни при каких обстоятельствах не опускала руки. Исключительно благодаря её интуиции и житейской мудрости наша семья сохранилась во время войны: когда проводилась всеобщая эвакуация, мама категорически заявила: «Мы ни в какую Алма-Ату не поедем – путь большой, я всех растеряю. Нет, останемся в Москве!». Так мы в холоде и голоде, но вместе пережили трудные военные годы.

Сидят: Али (род. в 1944 г.) и Алия, стоят: Мариам и Асия. Москва, 1948 г.

Папа зарабатывал гроши, и маме приходилось изловчаться всячески, чтобы кормить, обмывать, обшивать такую ораву. Завела огород, купила несколько коз во главе с козлом Васькой, потом были куры, кролики, даже поросята. Так она подняла семью...

Вспоминаю слова папы: «Ох, девчата или вы ездили бы сейчас в машинах и ходили в шелковых платьях, или вашего отца уже не было бы…» Что он хотел сказать этим? Только сейчас могу расшифровать приблизительно эти слова: не исчезни он вовремя из Пиццы, его постигла бы судьба многих репрессированных, то ли что у него была возможность работать в Комбедах, создавать колхоз или же пойти во власть в районе и дальше… Ведь он был высокограмотным и умным, прекрасно знал Коран и арабский язык. Был поэтом-импровизатором и вообще – заметной харизматической фигурой, его очень любили родственники – каждое воскресенье приезжали к нам в гости. Вот тогда-то, помню, папа то на арабском, то на татарском импровизировал стихи.

В Пице у семьи отца была кооперативная лавка (позже в деревне мне рассказывали старушки, как они, молодыми девчонками бегали в эту лавку смотреть на моего красивого, умного и уважаемого папу). Вне всякого сомнения, как я теперь понимаю, он был фигурой харизматической: его очень любили в ВИЖе – от руководства до просто женщин. Будучи малышкой, я сама его обожала – он позволял мне играть с ним, строить из его волос какие-то рожки и любил, когда я массировала ему голову – «капша, капша»… Не обижался он на меня, когда приводил из Корана рассказы о чудесах исцеления и пр., а я нагло говорила – «Но это чушь…». Как же – пионерка… Какими мы были не любознательными, по молодости нас не интересовались делами и жизнью наших предков, мы были как манкурты...

У папы было много родни – в основном, двоюродной. К великому сожалению, я совсем не разобралась в степени родства (дядя Малек сказал как-то, что он мне доводится двоюродным братом – значит его отец и мать моего отца, т.е. моя бабушка Каибджамаль были братом и сестрой). Помню дядю Наима, брата Малека, который приезжал из деревни и был так похож на моего папу, что я не могла смотреть на него без слез…Был ещё Гани, голубоглазый брат Малека… Знаю только, что мою бабушку, мать отца звали величественно Каибджамаль, а дедушку – Хайретдин, что в переводе означает «стойкий в вере»…

Москва, сентябрь, 2016 г.
Фото из архива автора и интернета.